Авторизация

 

 

 

Сиятельный. Часть 4
Читать книгу Павла Корнева "Сиятельный"
Часть первая "Падший: титановый клинок и сила воображения"

 


Купить бумажное издание: Лабиринт, Озон
Купить и скачать электронный текст на Литрес
Купить и скачать книгу в магазине Автора в форматах fb2, mobi, epub, rtf, txt
Cкачать и слушать аудиокнигу "Сиятельный"

 

 

 

 

 

Падший: титановый клинок и сила воображения

 

Часть 4

  

  В обратный путь нам с Рамоном пришлось отправиться своим ходом. Констебль оставил лупару в служебном экипаже и шагал налегке, но шагал при этом с такой мрачной сосредоточенностью, словно волок на себе тяжкий груз. Не приходилось сомневаться, что его мучили сомнения по поводу обоснованности приказа инспектора, но обсуждать - и осуждать! - распоряжения начальства крепыш не собирался.

  Я - тоже.

  Если Рамона гнели сомнения от недостатка информации, то мне, напротив, было известно слишком много. А то, что во многих знаниях многие горести, умные люди подметили уже давно.

  Мне было не ничуть менее тошно, поэтому и шли - молча.

  После Леонардо-да-Винчи-плац констебль свернул налево и потопал под горку к Маленькой Каталонии; я двинулся в противоположном направлении и по обвивавшей склон холма дороге начал подниматься на Кальварию. Плотная городская застройка вскоре осталась позади и вдоль дороги потянулись высоченные заборы, за которыми скрывались от нескромных взглядов особняки вышедших в отставку армейских офицеров, дипломатов и министерских чиновников.

  Город давно окружил Кальварию со всех сторон, но вверх отчего-то никак не забирался, если не считать возведённой на самой вершине за несколько лет до свержения падших ажурной железной башни в двести два метра высотой. В ночное время та светилась сигнальными огнями, а молнии зачастую били в неё не только в грозу, но даже с ясного неба.

  Когда Гюстав Эйфель увидел это ржавое чудовище, то загорелся идеей превзойти его и неведомо каким чудом не только получил монаршее одобрение, но и продавил проект в городском совете Лютеции. Впрочем, надо отдать должное его таланту архитектора - новая трёхсот метровая башня, судя по открыткам, смотрелась куда элегантней своего прообраза.

  Частично возвышавшийся над западной окраиной города холм застроили только четверть века назад, тогда один из участков и достался моему деду. Не графу Косице, который за всю свою жизнь и палец о палец не ударил, а полковнику императорской армии в отставке Петру Орсо, деду со стороны отца.

  Наш участок располагался на отшибе; с двух сторон он обрывался крутым склоном, с третьей шелестела листьями небольшая рощица. Уж не знаю, намерено дед выбрал столь уединённое место или нет, но соседи нам обыкновенно не докучали. Никто не докучал, если начистоту; даже налоговые инспектора обходили стороной.

  По крайней мере, последние тринадцать лет...

  

  Когда впереди зашумел быстрый ручей, я свернул на обочину к сложенной из камней пирамидке и взял из неё верхний булыжник. После этого поднялся на крутой мостик и со всего маху швырнул тяжеленный камень в мерцавшие недобрым светом глаза, стоило только раздаться внизу негромкому рычанию.

  Рык немедленно стих, огоньки погасли.

  Понятия не имею, что за тварь обитала внизу, но подобного обращения она не выносила.

  По уму стоило решить этот вопрос раз и навсегда, только вот жившие в округе отставники давно растеряли былое влияние, и в муниципалитете все их жалобы обычно пропускали мимо ушей. Никто из клерков не горел желанием самолично гоняться в ночи за неизвестной тварью, и даже те из местных обитателей, кто любил прихвастнуть своими африканскими сафари, ограничивались лишь обещаниями расчехлить ружья.

  Всё верно: ещё неизвестно, кто на кого будет охотиться.

  К тому же неведомая тварь никому особо не докучала. По крайней мере, именно к такому мнению склонялся казначей общины, после ознакомления с расценками профессиональных истребителей домашних крыс, бездомных собак и прочих урбанистических тварей.

  За мостом дорога начала понемногу закручиваться к вершине холма, и уже через пару поворотов показался каменный забор, над которым чернели голые ветви деревьев.

  Мне - туда.

  Масляный фонарь у калитки как обычно не горел, но и так на воротах был вполне различим чёрный квадрат с диагональным алым крестом - карантинный знак аггельской чумы, выцветший и облупившийся.

  Не став дёргать шнурок звонка, я сдвинул с замочной скважины железную накладку и собственным ключом отпер замок. Распахнул калитку, под скрип ржавых петель захлопнул её за собой и направился к темневшей в ночи громаде трёхэтажного особняка напрямик через мёртвый сад.

  Вздымались кругом к небу сухие деревья, тянулись в стороны скрюченные ветки с чёрными листьями, торчала из земли серыми ломкими копьями засохшая трава.

  Впрочем, особняк казался столь же мёртвым, как и сад. Не светились окна, из труб не шёл дым, не было слышно ни единого звука. Когда мне было пять лет, одной недоброй ночью сюда пришла смерть - все умерли, выжили только я и отец. Хотя насчёт отца полной уверенности не было; в нём что-то надломилось и перегорело. Он больше не мог подолгу оставаться на одном месте, нигде не задерживался, не позволял себе обрасти вещами и привязанностями. Он будто акула пребывал в вечном движении, равняя между собой понятия "неподвижность" и "смерть".

  И когда сегодня инспектор спросил, на кой чёрт мне понадобилось поступать на службу в полицию, я был откровенен с ним не до конца. Нет, счета и в самом деле требовали оплаты, но истинной причиной стало стремление отыскать тех, кто проклял это место и всех его обитателей. И сделал это столь изощрённо, что проклятие продолжало убивать на протяжении вот уже шестнадцати лет.

  Проклятие...

  Я вздохнул и запрокинул голову к небу, на котором безучастными стекляшками светились тусклые крапинки звёзды. Проклятие привычно укололо затылок неуютным холодком, сдавило сердце, пробежалось по спине, но - впустую, не причинив никакого вреда.

  Почему? Не знаю. Сколько ни ломал над этим голову, так и не разобрался. И выяснить, кто навлёк на наш дом эту беду, тоже не удалось; не помог даже доступ к полицейскому архиву, который получил со званием детектив-констебля. Просто не оказалось в протоколах расследования никаких зацепок; да и следствия как такового не велось.

  Аггельская чума и дело с концом.

  И я отступил; у меня не было лишнего времени ворошить прошлое. Я просто дожидался совершеннолетия, успокаивая себя тем, что семейные деньги позволят забросить службу и посвятить себя поиску истины.

  Но не знаю, уже не знаю...

  Передёрнув плечами, я поднялся на крыльцо и распахнул незапертую дверь. Кинул котелок на полку в прихожей, и тут в тёмном коридоре мелькнул огонёк керосиновой лампы.

  - Всё в порядке, виконт? - поинтересовался худощавый мужчина средних лет в старомодном сюртуке.

  - В полном, Теодор, - усмехнулся я. - Лучше не бывает.

  Теодор Барнс был дворецким. Он служил роду Косице всю свою жизнь, как до того моим предкам служили его отец и дед. Я помнил дворецкого с тех самых пор, с каких помнил самого себя.

  - Вам что-нибудь понадобится?

  - Нет, благодарю, - качнул я головой, но сразу прищёлкнул пальцами и поправился: - Нет, постой! Подготовь комнату на третьем этаже, у нас будут гости. Гость...

  Теодор был потомственным дворецким; он умел держать удар как никто другой и обычно не позволял себе проявления сильных эмоций, но сейчас проняло и его.

  - Что, простите? - переспросил Барнс, не сумев скрыть изумления. - Но как же так...

  Я успокаивающе похлопал слугу по плечу, легкомысленно бросил:

  - Положись на меня, - и отправился в спальню.

  Там сразу зажёг газовый рожок, затем разделся, убрал пиджак, брюки и сорочку в платяной шкаф, разрядил Рот-Штайр. А вот Цербер разряжать не стал и положил его к снятому хронометру на прикроватную тумбочку.

  Потом запалил ночник, проверил, заперты ли ставни, и лишь после этого погасил газовое освещение.

  Смешно?

  Не знаю, не знаю.

  Жизнь научила меня не игнорировать свои страхи, сколь надуманными бы они ни казались.

  Ночник должен гореть, ставни быть запертыми, а пистолет лежать на прикроватной тумбочке.

  Точка.

  

  Утро прокралось в спальню беспокойным солнечным лучиком, что отыскал прореху в рассохшихся ставнях и принялся светить в глаза.

  Я перевернулся на другой бок, но сразу взял себя в руки и вопреки обыкновению разлёживаться в постели не стал. Прошлёпал по холодному полу босыми ступнями, одно за другим распахнул окна и на всякий случай придирчиво осмотрел толстенные доски ставен на предмет свежих царапин.

  Но нет - новых не появилось.

  Утренняя свежесть заполонила комнату как-то очень уж резво; я отошёл накинуть халат, после вернулся к выходившему на восточную сторону окну. С пригорка открывался неописуемый вид на старые районы города, на все эти островерхие крыши, золочёные башенки, дворцы и сады. Много дальше маячила серость фабричных окраин; там тянулись к небу многочисленные трубы, а в тучах исторгаемого ими дыма неторопливо плыли грузовые дирижабли.

  Говорят, раньше в ясную погоду с вершины Кальварии был виден океан, но ясные дни в Новом Вавилоне встречались реже, чем жемчужины в сточных ямах. Дым, гарь и смог накатывали на город со всех сторон.

  Плевать! - я передёрнул плечами и отошёл к тумбочке. Защёлкнул на запястье браслет хронометра и принялся одеваться, а в голове, будто заевшая грампластинка, крутилось:

  Воскресенье. Воскресенье. Воскресенье!

  Бал!

  В четыре часа пополудни начнётся бал, и если на нём что-то пойдёт не так...

  Но об этом не хотелось даже думать.

  Усилием воли я заставил себя позабыть о дурных предчувствиях и отправился в ванную.

  - Комната готова? - спросил у попавшегося на обратном пути Теодора.

  - Готова, виконт, - подтвердил дворецкий и оправил чёрные как смоль бакенбарды. - Какие вести из Нового Света?

  - Всё по-прежнему, - сообщил я. - Хьюстон в осаде, по всей линии фронта идут позиционные бои.

  - Ацтеки никак не угомонятся, да? - покачал головой Теодор и предложил: - Хотите осмотреть гостевую комнату?

  - Это лишнее, - отказался я и спустился на первый этаж.

  Живот подводило от голода, но завтракать дома я обыкновения не имел и по выходным захаживал в итальянскую таверну неподалёку, где мне был открыт кредит. А сегодня привычный распорядок дня полетел в тартарары, и оставалось лишь глотать слюну в ожидании вечернего приёма.

  Я досадливо глянул на хронометр, и тут в прихожей звякнул колокольчик.

  - О! - многозначительно произнёс дворецкий, не отстававший от меня ни на шаг.

  Известие о прибытии гостя попросту выбило его из колеи. Впрочем, меня это обстоятельство нервировало несказанно больше. Во многих знаниях, многие горести, - всё верно.

  Тем не менее, я своей растерянности выказывать не стал.

  - Оставь это мне, Теодор, - отослал слугу, вышел из дома и поспешил к воротам. На ходу нацепил на нос очки - и круглые затемнённые окуляры враз вернули уверенность в себе.

  Сомнения оставили меня; я решительно распахнул дверь и улыбнулся молодой девушке с огненно-рыжими волосами, правильными чертами симпатичного округлого лица и бесцветно-светлыми глазами сиятельной. Фигуру гостьи скрывал длинный плащ, но я и так знал, что сложением она могла дать фору самой Афродите. Стройные бёдра, осиная талия, высокая грудь...

  - Елизавета-Мария! - со всем возможным радушием улыбнулся я, прогоняя вставшее перед глазами видение. - Словами не передать, как меня радует, что вы сочли возможным принять приглашение...

  - Леопольд, вы были чрезвычайно убедительны, - легко рассмеялась девушка, передавая объёмный дорожный саквояж. - Вы просто не оставили мне выбора!

  - Надеюсь, не нарушил ваших планов...

  - Нисколько, уверяю вас!

  Блеснули в улыбке белоснежные зубы, и с некоторой долей отстранения я решил, что лишь тонкие бледные губы не позволяют причислить Елизавету-Марию к писаным красавицам. Но заострять на этом внимание не стал и поспешно отступил в сторону, запуская гостью внутрь:

  - Проходите, прошу вас!

  Девушка ступила за ограду, окинула взглядом мёртвый сад и не удержалась от озадаченного возгласа:

  - Миленько...

  Солнечным утром чёрные деревья выглядели далеко не столь зловеще, нежели глухой ночью, но всё же я счёл нужным поправить гостью:

  - Оригинально. Непривычно. Вызывающе. Но никак не миленько.

  Елизавета-Мария бросила на меня внимательный взгляд и медленно кивнула:

  - Как скажете, Леопольд.

  Мы поднялись на крыльцо и прошли в дом, там я передал саквояж дворецкому и представил его гостье.

  - Это Теодор, по всем вопросам обращайся к нему. К сожалению, мне придётся отлучиться по делам.

  - К вашим услугам, госпожа, - торжественно объявил слуга, принимая у гостьи плащ.

  Елизавета-Мария благосклонно улыбнулась в ответ, сняла шляпку, тряхнула тяжёлой копной волос.

  - Леопольд, неужели ты собираешься вот так сразу бросить меня одну? - проворковала она. - Мы могли бы...

  Я нервно сглотнул и поспешил взять ситуацию под контроль. А точнее взял под руку девушку и провёл её в гостиную.

  - Бал в четыре, - напомнил там гостье. - Надо забрать у портного костюм. А твоё вечернее платье...

  - Не беспокойся об этом, дорогой, - ответила девушка и остановилась напротив камина, где её внимание привлекла висевшая на стене сабля.

  - "Капитану Орсо за личную доблесть. Зюйд-Индия, 30 октября 1837 года от К.Н.", - пригляделась Елизавета-Мария к выгравированной на клинке надписи. - Это оружие твоего отца? - повернулась она ко мне.

  - Деда, - покачал я головой. - Он отличился при штурме Батавии. Получил тогда чин капитана и наследное дворянство.

  - Ах да! - сообразила девушка. - Тринадцатый год от основания Второй Империи! Сорок лет назад, большой срок.

  - В отставку дед вышел в полковничьем звании. Этот дом выстроил он...

  Но история особняка Елизавету-Марию не заинтересовала, она как завороженная продолжала рассматривать саблю, и в светящихся девичьих глазах колыхалось при этом нечто на редкость неуместное.

  - Кровь, - прошептала она. - Эта сабля собрала богатую жатву...

  - Дед был лучшим саблистом полка, - сообщил я, потом стряхнул невесть с чего вернувшуюся было неуверенность и произнёс: - Теодор покажет тебе комнату. Я буду к обеду.

  - Как скажешь, Леопольд, - кивнула девушка и неожиданно спросила: - Сабля заточена?

  - Заточена, - вздохнул я и отвернулся к дворецкому, который стоял в дверях и наблюдал за нами с нескрываемым изумлением. - Теодор! - повысил голос, привлекая внимание отвыкшего за последние годы от гостей слуги.

  Тот вздрогнул, поднял саквояж и попросил девушку:

  - Следуйте за мной, госпожа.

  Елизавета-Мария отправилась в гостевую комнату; на лестнице она слегка приподняла юбку платья, и вышло это на редкость элегантно.

  У меня аж сердце стиснуло. Накатил озноб; странная смесь вожделения, облегчения, страха и презрения заполонила душу, но предаваться самобичеванию я не стал, схватил с полки котелок и опрометью выскочил из дома.

  Пока шагал до ворот, перед глазами маячила ржавая макушка башни на вершине холма. Сейчас, когда вздымавшийся к небу ржавый перст, не сиял в темноте навигационными огнями, он вызывал смешанные чувства: поражал ветхостью и одновременно давил мощью. Будто нечто забытое, нечто совсем из другой эпохи. А прошлого или будущего - даже не скажу...

  Казалсь, давно должен был привыкнуть к этому виду, но нет - всякий раз мурашки по спине бегут.

  Когда распахнул калитку, под ноги выпал всунутый в щель конверт, без марок и надписей. Я озадаченно оглядел пустынную дорогу, поднял его и выщелкнул титановый клинок складного ножа. Вспорол клапан, ознакомился с лаконичным посланием и обречённо выругался.

  Инспектор Уайт назначил встречу на полдень, а я вовсе не был уверен, что успею к этому времени освободиться. И более того - что хочу видеть сегодня инспектора в принципе.

  Я вновь выругался, на этот раз уже в голос, и зашагал под горку. Переходя через мост, не удержался, чтобы не глянуть вниз, но там никого не оказалась, лишь журчала прыгавшая по камням вода.

  

  От портного я вышел уже во взятом напрокат костюме-тройке, нестерпимо модном и столь же нестерпимо броском, и абсолютно пустым бумажником. Денег не осталось даже на обед, но испортить настроение это обстоятельство уже не могло.

  Если вечером что-то пойдёт не так, безденежье будет меньшей из моих проблем. Точнее - проблемой это уже не будет.

  Ну в самом деле - зачем мертвецу деньги?

  К тому же ещё оставался инспектор. Какого дьявола ему понадобилось от меня в выходной?!

  Переложив в левую руку пакет со старым костюмом, я побренчал мелочью, ссыпал блестящие монетки обратно в карман и зашагал к набережной Ярдена. Но там воскресным утром оказалось не протолкнуться от праздношатающихся горожан, и очень скоро мне надоело ловить на себе заинтересованные взгляды нарядных барышень, их ничуть не менее расфуфыренных кавалеров и уличных торговцев. Тогда свернул на бульвар де Карта, и вновь прогадал: обычно тихую улочку запрудила разношёрстная публика, печальная и тихая. И только вопли раздававшего листовки пацана разносились над толпой, как разлетаются над пустынным берегом крики чаек.

  - Полировочная машина на шесть ножей! Патентованная конструкция! - верещал чумазый паренёк, рассовывая прохожим рекламу. - Просто крутите ручку! Блеск обеспечен! Просто как никогда!

  Я взял мятый листок и придержал мальчишку:

  - Что за манифестация? - спросил у него.

  - Дирижера какого-то там хоронят, - легкомысленно ответил тот. - Потерял палочку любимую и в петлю, чудик, полез.

  На нас начали оглядываться, но пацана это нисколько не смутило.

  - Струной удавился, дурик, - продолжил он и резко выкинул вверх большой палец. - Голова - чпок!

  - Понятно, - кивнул я и зашагал прочь.

  Сзади нагнал крик:

  - Паровой утюг! Домашним хозяйкам в помощь! Гладьте быстро!

  И сразу тихий гул почтенной публики, что медленно шествовала к императорскому театру, перекрыла яростная свара сцепившихся за территорию мальцов.

  В этом весь Новый Вавилон: чужая смерть здесь не стоит даже минуты тишины.

  Ничего не стоит, если на то пошло.

  И никогда не стоила.

  Выкинув рекламную листовку в первую попавшуюся урну, я свернул на соседнюю улицу, взглянул на хронометр и прибавил шаг.

  Императорский оперный театр скрылся из виду, и вскоре дугой выгнувшаяся улица привела меня к замощённой брусчаткой площади, посреди которой стоял засиженный голубями памятник великой троице - Амперу, Ому и Вольте.

  А вот лекторий Всеблагого Электричества, рвавшийся к небу двумя стальными мачтами, пернатые вредители облетали стороной. И немудрено - вокруг огромных медных шаров, что венчали изящные конструкции, трепетали короны электрических разрядов. Они то и дело вспыхивали ослепительными искрами, и тогда над площадью всякий раз разносился явственный щелчок, но испуганно втягивали головы в плечи лишь приезжие провинциалы, а расположившиеся на открытых верандах многочисленных кафе горожане даже не отрывались от газет.

  Огромная катушка Николы Тесла должна была потреблять просто чудовищную прорву энергии, и с какой целью учёные мужи день за днём, месяц за месяцем транжирят электричество на демонстрацию собственного величия, всегда оставалось для меня загадкой. Но стоило только пройти за ограду лектория и ощутить гул разлитого в воздухе напряжения, как столь щедрый расход электричества в один миг перестал казаться напрасной показухой. Теперь, когда рукотворные молнии сверкали прямо над головой, я в полной мере ощутил могущество науки.

  Безмерную мощь - вот что на деле олицетворяло творение Николы Теслы.

  Мощь и безопасность.

  Клокотавшая вокруг энергия могла разорвать в клочья и развеять в прах любое инфернальное создание. Любой, путь даже самый могущественный демон за пару секунд сгорит здесь в благодатном огне электрических разрядов; не просто низвергнется в преисподнюю со слегка подпаленной шкурой, а окажется уничтожен раз и навсегда.

  От электричества нет защиты, электричество сильнее магии!

  Брусчатка под ногами слегка подрагивала, сотрясаясь в такт мощному паровому генератору в подземельях лектория, и эта дрожь странным образом придала уверенности. Я снял с головы котелок, прошёл внутрь комплекса и окинул взглядом залитое ярким электрическим светом помещение. От входа инспектор на глаза не попался, пришлось под звуки доносившейся из тарелок громкоговорителей лекции отправиться на поиски невесть что позабывшего здесь начальника.

  Тот отыскался в западном крыле комплекса. Небрежно закинув ногу на ногу, Роберт Уайт откинулся на спинку деревянной скамьи и с отрешённым видом разглядывал батальное полотно "Великий Максвелл побивает падшего". Я решил инспектора от его раздумий не отвлекать, молча уселся рядом и прислушался к лекции.

  - Мы с вами живём в удивительное время, время перемен! - разносилось из слегка похрипывавших динамиков. - Старый мир корчится в судорогах, уходит эпоха пара, наступает эра электричества! Но, как явление на свет человека происходит в муках, так и родовые схватки прогресса перетряхивают действительность, порождая конфликты. Величайшие умы нашего времени Никола Тесла и Томас Эдисон диспутируют по поводу путей развития электричества, но не уподобляйтесь охочим до сенсаций газетчикам, что смакуют непонятные обывателю термины. В спорах рожается истина! Помните! Постоянный ток или переменный - неважно, это в любом случае электричество! Всеблагое Электричество! Знание в чистом виде!

  Тут инспектор повернулся ко мне и спросил:

  - Ты ведь знаешь историю Максвелла, Леопольд?

  - Кто не слышал о великом Максвелле и его демоне! - удивился я.

  - О его падшем, - поправил меня начальник. - Максвелл заставил служить себе падшего.

  - И что с того?

  - С того, что я не хочу всю жизнь прозябать в безызвестности! - яростно сверкнул глазами Роберт Уайт. - Я не хочу следующие четверть века рвать жилы лишь затем, чтобы в итоге просто стать старшим инспектором. И это в лучшем случае! Это если не обскачет по протекции какой-нибудь молокосос! А теперь появился шанс разорвать этот замкнутый круг, понимаешь?

  - Боюсь, нет, - отстранёно произнёс я в ответ.

  Но я понимал, я всё понимал. И понимание это угнездилось в грудине колючим обломком льда. Мне не хотелось слышать то, что собирался сказать инспектор дальше.

  Инспектора это, впрочем, нисколько не волновало.

  - Тот падший в подземелье, - медленно произнёс он, разглядывая правую ладонь, - он был настоящим, ты всё верно сказал. Я почувствовал его сердцебиение, почувствовал биение сердца мраморного изваяния!

  - И что с того?

  - Если он освободится... - прошептал Роберт Уайт, но сразу поправился: - Если ты освободишь его, мы получим такую власть, о которой и мечтать не могли!

  - Нет! Он просто испепелит нас на месте! - возразил я, не став уверять собеседника, будто не сумею вырвать падшего из каменного плена.

  Роберт Уайт только рассмеялся.

  - Падшие давно растеряли своё могущество, - легкомысленно заявил он. - Это первую тысячу лет они властвовали безраздельно, но чем дальше, тем больше теряли свою ярость. Падшие перестали быть карой небесной и заигрались во властителей. Кто-то возомнил себя миродержцем, кто-то сделался затворником. В итоге они превратились лишь в тень былых себя. Наши отцы и деды в ночь титановых ножей залили их кровью всю Атлантиду и полмира в придачу, так неужели ты думаешь, будто мы не справимся с одним-единственным падшим?

  - Справимся - что дальше? - поморщился я. - Совладаем мы с падшим, подчиним его себе, думаете, как отнесутся к этому остальные? А я скажу! Императрица велит живьём содрать с нас кожу, четвертовать и поджарить на медленном огне, а это, говорят, крайне неприятная процедура!

  - Рад видеть, что ты сохранил чувство юмора, Лео, - недобро глянул на меня инспектор своими бесцветными глазами. - Насчёт этой старой клячи можешь не беспокоиться, она всего лишь вдова императора, а кронпринцесса - вечно больная девчонка. Людям нужна сильная рука! Старая аристократия веками лизала пятки падшим, они повинуются - это у них в крови.

  Я этой уверенности начальника не разделял. Когда шестнадцать лет назад после смерти императора родной брат покойного заикнулся о своих претензиях на трон, то и его и всех его близких родственников в одночасье скосил пришедший из Африки грипп. Мало кто сомневался, что к столь внезапной кончине приложила руку её императорское величество.

  И ведь он был её деверем! А мы? Мы с инспектором просто прах под её ногами!

  Поэтому я со всей возможной уверенностью произнёс:

  - Старая аристократия давно лишилась влияния.

  - Именно поэтому они поддержат нас! - с фанатичной уверенностью выдал в ответ Роберт Уайт. - Я не такой идиот, чтобы затевать открытый мятеж, но силы даже одного падшего хватит, чтобы изменить расстановку сил!

  - Мне это не нравится, - честно признал я.

  - Мне тоже, - покладисто кивнул инспектор. - Но такой шанс упускать нельзя. - Он покачал головой и вновь уставился на раскрытую ладонь. - Я чувствовал, как бьётся его сердце. Его обратили в камень, но не смогли убить. Я чувствовал его силу, прикоснулся к ней...

  - Если правая рука искушает тебя, отруби её, - отстранённо произнёс я, глядя на Максвелла, который обуздывал падшего электрической плетью; во все стороны летели брызги огня и обрывки белоснежного пера. - Падший искушает вас, инспектор.

  - Прикуси язык! - резко бросил Роберт Уайт. - Я неспроста назначил встречу именно здесь! Мой разум свободен, никакие чары не достанут нас в этом месте!

  - Как скажете.

  - Так ты поможешь или нет?

  - Не нравится мне это, - упрямо повторил я.

  - Предпочтёшь прозябать на двадцать тысяч годовой ренты, когда мог бы вознестись на самый верх?

  - Возносятся на небо, - хмыкнул я. - Но мы ведь не верим в эти сказки? Зато нам достоверно известно о существовании ада. Вот туда и отправимся, если вы не образумитесь.

  - Чушь! - оборвал меня инспектор. - Так, да или нет?

  - Мне надо подумать.

  - Прими правильное решение, - скривился Роберт Уайт, поднялся со скамьи и зашагал на выход; трость подрагивала в его руке, словно хвост рассерженного кота.

  Я прихватил оставленную им газету и на ватных ногах поплёлся следом. Вышел за ворота лектория, в будке на углу купил газированной воды с малиновым сиропом, залпом выдул стакан и только тогда немного пришёл в себя.

  Сказать, что неожиданное предложение начальника выбило из колеи, - не сказать ничего. На самом деле оно напугало, и напугало буквально до икоты, ведь это были вовсе не пустые фантазии, нет - Роберт Уайт имел обыкновение добиваться своего. При этом вряд ли он мог придумать затею безумней, нежели вернуть к жизни падшего и заставить служить себе. Даже обращённый в каменную статую тот подавлял своей мощью, а когда она выплеснется наружу...

  Я передернул плечами и прошёл в кафе, на вывеске которого помаргивали неровным светом полсотни электрических лампочек. Кафе так и называлось - "Лампа".

  Внутри оказалось не протолкнуться от адептов Всеблагого Электричества; механисты обедали, листали толстенные научные альманахи и до хрипоты спорили, обсуждая последние научные веянья, но мне удалось приткнуться в относительно тихом уголке, под уютным и не таким уж ярким торшером.

  Впрочем, место было тихим лишь относительно.

  Яблочков! Ладыгин! Тесла! Эдисон!

  Амперы, вольты, генераторы, цепи, разряды!

  Электричество!!!

  Я совсем уже собрался поискать какое-нибудь более спокойное заведение, но тут к столику подошёл официант.

  - Порцию мороженого, - попросил я, вовремя вспомнив о пустом бумажнике.

  - Что-нибудь ещё?

  - Нет, спасибо, - отказался я, загораживаясь газетой.

  Как на грех передовица красовалась фотографией худощавой старушки с двумя засвеченными пятнами глаз - фотоплёнка оказалась неспособна выдержать взгляд её императорского величества императрицы Виктории.

  Я поёжился. Милая тётушка без колебаний скормит своим охотничьим псам то, что останется от меня после допросов. Именно так всё и закончится, сомнений в этом не было ни малейших. И это если не сожрёт душу падший!

  Надо ли говорить, что всерьёз предложение инспектора я не рассматривал и рассматривать не собирался? Просто надо было решить, как отказать начальнику и не нажить при этом смертельного врага.

  Сообщить в третий департамент или напрямую в императорскую контрразведку?

  Я знавал немало людей, которые до глубины души презирали шпиков и даже заявляли об этом во всеуслышание, но ради своих шкурных интересов при малейшей возможности строчили кляузы на коллег и знакомых, вот только сам доносить не собирался.

  Донос подобен бумерангу аборигенов Зюйд-Индии; опомниться не успеешь, как вернётся и долбанёт по голове. Слово против слова, и кому в итоге поверят: инспектору или детективу-констеблю? Нет, расклад был точно не в мою пользу.

  - Ваш заказ! - объявил официант и выставил на стол вазочку с мороженым. Отходить от стола он не спешил.

  Я выгреб из кармана пару монет по пятьдесят сантимов и углубился в чтение, желая хоть немного отвлечься от невесёлых раздумий.

  Не вышло.

  Императрица Виктория завершила визит в восстановленную после зимнего наводнения Лютецию и вернулась в Новый Вавилон? На посадочной площадке бабушку встречала её императорское высочество кронпринцесса Анна? Грядёт пятнадцатилетний юбилей наследницы престола?

  А мне-то что с того?

  Меня сейчас волновали лишь просьба инспектора и... бал.

  Я зачерпнул десертной ложечкой немного ванильного мороженого и кивнул.

  Да, бал!

  Проблемы стоит решать по мере их значимости. А если главный инспектор Нальц поджарит некоего детектива-констебля на медленном огне, намеренье Роберта Уайта втравить того в неприятности уже не будет иметь решительно никакого значения.

  Я должен дать ответ инспектору?

  Проклятье! Для этого мне надо пережить сегодняшний вечер!

  Взглянув на часы, я отложил газету, в два счёта расправился с десертом и поднялся из-за стола. Подхватил пакет со старым костюмом и с облегчением покинул слишком шумное заведение.

  Амперы, вольты, люмены...

  Тьфу!

  На извозчика пришлось занять у Рамона Миро; благо тот в такой малости отказывать сослуживцу не стал, только с усмешкой поинтересовался:

  - Интересно, ты за год покроешь рентой все долги или не хватит?

  - Уж десятку для тебя как-нибудь выкрою, - ответил я, пряча в бумажник пару мятых банкнот. О том, что долгов с процентами накопилось уже без малого тридцать тысяч франков, говорить не стал.

  - С аванса, - напомнил констебль.

  - С аванса, - подтвердил я и отправился на поиски экипажа, приличествовавшего выходу в свет.

  Доход от наследственного фонда за первые полтора года целиком и полностью уйдёт на возврат долгов, поэтому перспектива лишиться жалованья детектива-констебля вгоняла в самую натуральную депрессию. Но не идти же из-за этого на поводу у инспектора! Жизнь дороже...

  

  Домой я прикатил в открытой коляске, не роскошной, но вполне соответствующей случаю. Ливрея извозчика и вовсе оказалась изукрашена блестящими галунами почище генеральского мундира.

  - Жди здесь, - велел я ему, отпер калитку и прошёл в дом. А там - присвистнул от удивления, застав Елизавету-Марию в вечернем платье из розового атласа с драпировкой тюлем, бисером и стразами.

   - Пора? - поинтересовалась девушка, примеряя у зеркала шляпку. Миниатюрный ридикюль дожидался своего часа на полке.

   - Пора, - подтвердил я.

   Гостья подступила ко мне и взяла под руку.

   - Тогда идём!

   Я сдвинул очки на самый кончик переносицы и посмотрел на девушку поверх тёмных стёкол. За время моего отсутствия она нанесла на лицо неброский макияж, и теперь накрашенные помадой губы больше не казались блеклыми и узкими.

   - Что-то не так, Леопольд? - обворожительно улыбнулась Елизавета-Мария, без всякого сомнения довольная произведённым эффектом.

   - Ты просто очаровательна, - ответил я, возвращая очки на место.

   Мы спустились с крыльца и через мёртвый чёрный сад зашагали к воротам.

   - Как романтично! - неожиданно рассмеялась девушка и сорвала с цветника почерневшую гвоздику, мёртвую как и всё вокруг. Изящные пальчики ловко обломили хрупкий стебель и вставили цветок в петлицу моего пиджака. - Вот так гораздо лучше!

   Я обречённо вздохнул и попросил:

   - Не делай так больше.

   - Почему?

   - Новые цветы уже не вырастут.

   - О, Лео! - покачала головой моя гостья. - Ты тоже ценишь красоту мёртвых цветов? Мы с тобой так схожи...

   Я распахнул калитку, помог девушке забраться в коляску и, лишь когда тронулись с места, возразил:

   - Дело не в этом. Просто я помню эти цветы ещё живыми. Ценны связанные с ними воспоминания, а не их, как ты выразилась, красота...

   - Надо ценить то, что имеешь, а не смотреть в прошлое, - укорила меня Елизавета-Мария. - Советую жить сегодняшним днём, дорогой...

   - Как скажешь.

   - Или это дом накладывает на тебя свой отпечаток? - продолжила ворковать девушка. - Твой дворецкий тоже странный. Просто поразительное самообладание, никогда такого не встречала.

   - Старая школа, - вновь отделался я парой слов, не желая говорить о Теодоре.

   - Тебя что-то беспокоит, Леопольд? - присмотрелась ко мне Елизавета-Мария.

   - А сама как думаешь? - мрачно глянул я на неё сквозь тёмные стекла очков.

   Девушка только беззаботно рассмеялась.

   - Всё будет хорошо!

   - Будем надеяться, - хмыкнул я и о просьбе инспектора распространяться не стал.

   О просьбе инспектора не хотелось даже думать, не то что озвучивать её вслух.

   Вскоре узенькие улочки старых районов остались позади, и колёса перестали подпрыгивать на неровной брусчатке, но на смену тряске пришёл затянувший улицы смог. Из-за дыма с фабричных окраин запершило в горле, и Елизавета-Мария замолчала, прикрыв лицо надушенным платочком.

   Легче стало, лишь когда коляска повернула на Ньютонстраат, и впереди замаячила громада полицейской штаб-квартиры. К центральному входу выстроилась целая вереница экипажей; извозчики высаживали пассажиров и сразу отъезжали, поэтому я условился с возницей, где именно станет нас встречать он после окончания приёма, соскочил на тротуар и протянул руку спутнице. А когда та спустилась с подножки, задавил последние крохи сомнений и повёл Елизавету-Марию к распахнутым настежь дверям Ньютон-Маркта.

   Сорочка на спине взмокла от пота, во рту пересохло, в висках постукивали молоточки приближающейся головной боли, но я лишь улыбался и невозмутимо поглядывал по сторонам. Пригласительное стоявшему в дверях распорядителю и вовсе протянул с видом крайней беспечности; просто передал прямоугольник мелованной бумаги и отправился прямиком в зал, где обычно проводились собрания личного состава.

   Сейчас оттуда доносились отголоски музыка, и Елизавета-Мария легко подстроила шаг под ритм весёлой мелодии. Мне о подобной грациозности не приходилось даже мечтать, поэтому я просто шагал по коридору и раскланивался с коллегами, что время от времени попадались навстречу. Ни с кем не разговаривал, разве что задерживался на секунду перекинуться парой ничего не значащих фраз.

   Главный инспектор повстречался уже на входе в зал. Старикан был занят беседой с высоким толстяком и рыхлым юношей в бесстыдно-дорогом костюме, но при моём приближении сразу оставил министра юстиции и его племянника и заступил на дорогу.

   - Виконт! - расплылся он в улыбке. - Представите меня своей спутнице?

   Я нервно сглотнул и через силу улыбнулся:

   - Главный инспектор, моя невеста Елизавета-Мария Никли, сиятельная. Елизавета-Мария, руководитель полиции метрополии, главный инспектор Нальц.

   - Виконт! - рассмеялся Фридрих Нальц, и в его глазах мелькнули отблески бесцветного пламени. - Не стоит так официально! Сегодня здесь собрались друзья и единомышленники. Никаких званий!

   - Как скажете... Фридрих, - слегка склонил я голову.

   - Проходите же! Проходите! - разрешил тогда главный инспектор и вернулся к прерванной беседе, а я повёл Елизавету-Марию в зал.

   - Это встречи с ним ты так панически боялся? - шепнула она мне.

   - Боялся? Я? С чего ты это взяла?

   Тогда девушка привстала на цыпочки и тихонько выдохнула в ухо:

   - От тебя пахло страхом, Лео. И пахнет до сих пор. Почему?

   - Ничего удивительного, - непринуждённо улыбнулся я. - Один излишне болтливый приятель поставил меня в чертовски неудобное положение, а я терпеть не могу находиться в центре всеобщего внимания.

   - Как скажешь, - лукаво улыбнулась Елизавета-Мария, не став больше настаивать на своём.

   Я только передёрнул плечами и направил девушку к фуршетным столам у дальней стены.

   - Не собираешься танцевать? - удивилась Елизавета-Мария. - Послушай, какая музыка!

   - Нет слуха. Медведь на ухо наступил, - отделался я поговоркой, которую нередко слышал от отца.

   - Ты просто...

   - И пообедать не успел.

   - Это аргумент! - рассмеялась девушка.

   В итоге, прежде чем у столов началось форменное столпотворение, я успел расправиться с десятком канопе, а потом просто фланировал по залу с бокалом содовой. Елизавета-Мария ограничилась стаканом вишнёвого сока.

   - Точь-в-точь как кровь, - сообщила она мне.

   - Только кислый.

   - Я имела в виду цвет.

   - Артериальная ярче, венозная темнее.

   - Ты невыносим!

   - Нервы, - вздохнул я и, поскольку Елизавета-Мария давно находилась в центре всеобщего внимания, начал представлять девушку сослуживцам. И всё бы ничего, но тут появился инспектор Уайт.

   - Леопольд! - как ни в чём ни бывало улыбнулся он. - Позволь я украду на пару танцев твоё сокровище!

   - Разумеется, инспектор! - разрешил я без малейших колебаний.

  Танцевать сегодня в любом случае не собирался.

   В этот момент оркестр на импровизированной сцене заиграл новую мелодию, Роберт и Елизавета-Мария присоединиться к танцующим парочкам, а я вновь направился к фуршетным столам, старательно обходя при этом изредка мелькавшие в толпе знакомые лица.

  Пустое! Спрятаться не получились.

   - А она красивая, - раздалось вдруг за спиной. - И говорят, немного похожа на меня.

   Я резко обернулся и оказался лицом к лицу с дочерью главного инспектора. Елизавета-Мария Нальц заметно превосходила ростом мою спутницу, поэтому наши глаза были едва ли не на одном уровне. Мои - бесцветно светлые, и её - светло-серые с ослепительными оранжевыми искорками. В такие глаза хотелось смотреть до бесконечности.

   - Мало кто может сравниться с вашей красотой, сиятельная, - ответил я неуклюжим комплиментом и, не совладав с искушением, стянул тёмные очки

   По слухам талантом сиятельной Нальц было умение завораживать людей взглядом, но меня это сейчас нисколько не волновало.

  - А вы льстец, виконт! - покачала головой дочь главного инспектора.

   - Возможно и льстец, - пожал я плечами, - но это не тот случай. И раз уж выпала возможность, хочу принести самые искренние извинения за прискорбный инцидент с газетой. Поверьте, я и понятия не имел, что поэты столь несдержанны на язык.

   Дочь главного инспектора только рассмеялась.

   - Пустое! - заявила она, накрутив на палец рыжеватый локон. - Мне даже лестно было ощутить себя героиней светских сплетен. Да и папенька так забавно гневался...

   Забавно? Вот уж не думаю.

   Я кисло улыбнулся:

   - Рад, что всё разрешилось.

   - Уверена, завтра все и думать забудут об этом недоразумении, - легкомысленно заметила девушка и полюбопытствовала: - Виконт, вы и вправду знакомы с Альбертом Брандтом? Его называют самым загадочным поэтом современности! Как вы познакомились?

   - Дело было в... - я запнулся, не сумел отвести взгляд от завораживающих девичьих глаз и неожиданно для себя самого ответил чистую правду, - в Афинах, если память мне не изменяет...

   - В Афинах?

   Давление в висках сделалось невыносимым, и я подтвердил:

   - Да, - но сразу нашёл в себе силы поправиться: - Или в Ангоре, точно не помню. Альберт попал в сложное положение, и я оказал ему небольшую услугу. С тех пор мы общаемся.

   - Как интересно! - охнула дочь главного инспектора. - Вы много путешествовали?

   Вместо ответа я предложил:

   - Елизавета-Мария, позвольте рассказать вам об этом за танцем? Полагаю, теперь это не вызовет ненужных кривотолков... - И обмер от собственной смелости в ожидании ответа.

   - Разумеется, виконт!

   Мы присоединились к кружащимся в вальсе парам, я начал вести девушку и сразу понял, что танцует Елизавета-Мария куда лучше меня и, дабы окончательно не ударить в грязь лицом, следует отвлечь партнёршу разговором.

   И не наступить на ногу. Только бы не наступить ей на ногу...

   - Мама умерла, когда мне было пять, - сообщил я девушке, - отца это просто подкосило.

   - Мне очень жаль...

   - Не припомню, чтобы мы с тех пор задерживались где-нибудь дольше, чем на полгода.

   - Наверное, объехали всю империю?

   - Нет, не всю, - рассмеялся я, смехом маскируя нервозность. - Но повидать довелось немало.

   - И где понравилось больше всего?

   Я ответил без колебаний:

  - Новый Вавилон - сердце империи

  Соображениями, что он же и разъедающая империю язва, делиться не стал

   - А ваш друг Альберт? - поинтересовалась Елизавета-Мария. - Он и в самом деле такой странный, как о нём говорят?

   - Не более странный, чем остальная богема, - заметил я с многозначительным видом. - Слышали о дирижёре, который наложил на себя руки из-за потерянной палочки?

   - Да, просто ужас!

   В этот момент музыка смолкла, и мне пришлось отступить от девушки.

   - Приятно было познакомиться, виконт, - улыбнулась на прощание Елизавета-Мария и лёгкой танцующей походкой зашагала прочь.

  Взгляд удивительных глаз прекратил дурманить сознание, и я выдавил из себя:

   - Мне тоже. Мне тоже...

  Во рту пересохло, нестерпимо захотелось промочить горло, но прежде чем успел дойти до фуршетных столов, меня перехватил Роберт Уайт.

   - Ты подумал над моим предложением? - спросил начальник.

   - Нет.

   - Ещё не подумал?

   - Нет, инспектор, - покачал я головой и надел тёмные очки. - Я не буду этого делать.

   - Как скажешь, - неожиданно покладисто пожал плечами Роберт Уайт и пытаться переубедить меня не стал. - Но давай поговорим завтра на свежую голову. Пообещай, что подумаешь об этом.

   - Подумаю, - пообещал я.

   - На службу не выходи, сам тебя навещу, - предупредил инспектор, отсалютовал бокалом и отправился восвояси.

   Проклятье! Последняя ремарка угодила прямиком в мою ахиллесову пяту. Если инспектор не передумает насчёт отстранения от службы, аванса мне не видать как собственных ушей. А ведь он точно не передумает...

   Я вновь беззвучно выругался, и тут кто-то взял меня под локоть.

   - Леопольд, с тобой всё в порядке? - спросила Елизавета-Мария, моя Елизавета-Мария.

   - Да.

   - Ты дышишь, словно загнанная лошадь.

   - Здесь душно, - сказал я, рассеянно оглядываясь по сторонам. - Давай выйдем на свежий воздух.

  Девушка после танцев нисколько не запыхалась, даже синяя жилка на шее не стала чаще биться, а вот мне было откровенно нехорошо. Сердце постукивало как-то очень уж неровно.

  - Решил улизнуть с этого праздника жизни?

   - Неплохая идея, не находишь?

   - Если ты уже закончил...

   - Да, можно уходить.

   Мы направились на выход, но в дверях нас вновь перехватил главный инспектор.

   - Сиятельная, - улыбнулся жуткий старик, - позвольте на пару слов вашего кавалера...

   Мы с Фридрихом Нальцем отошли к распахнутому окну, и там главный инспектор какое-то время молча смотрел на россыпь освещавших вечер электрических фонарей.

   - Я впечатлён, виконт, - произнёс он какое-то время спустя. - Вы крайне изворотливый молодой человек.

   - Благодарю...

   - Но! - неожиданно резко обернулся главный инспектор, и меня будто кипятком с головы до ног обдало. - Впредь держитесь от моей дочери подальше! Зарубите это себе на носу!

   - В подобном предупреждении нет никакой необходимости, - уверил я собеседника, с трудом удержавшись, чтобы не сделать шаг назад.

   - Вот и замечательно ... - отстранённо промолвил старик. Глаза его постепенно потускнели, он несколько раз кивнул, словно соглашаясь с собственными мыслями, и вернулся в бальную залу.

   Я проводил его пристальным взглядом, затем протянул руку приблизившейся Елизавете-Марии и вместе с ней отправился на выход.

   - Чего он от тебя хотел? - поинтересовалась девушка, когда мы вышли на улицу.

   - Если не вдаваться в подробности, - усмехнулся я, - главный инспектор сообщил, что мне с тобой повезло.

   - С этим не поспоришь! - рассмеялась Елизавета-Мария, искренне и заливисто.

   Я вытер выступившую на лбу испарину и повёл девушку по залитому электрическим светом тротуару, на ходу высматривая дожидавшегося нас извозчика. Вместе с сумерками нахлынула и неуютная прохладца, и Елизавета-Мария зябко куталась в невесомую накидку.

   - Задержишься у меня на пару дней? - спросил я, подсаживая девушку в коляску.

  Вопрос развеселил девушку, и она вновь рассмеялась:

   - Разумеется, дорогой. Я вся в твоём распоряжении.

   - Вот и замечательно.

   Я откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Будущее по-прежнему напрягало своей неопределённостью, и хоть теперь уже не приходилось опасаться гнева главного инспектора, угроза лишиться души пугала ничуть не меньше.

   Механисты могут сколько угодно распинаться о Всеблагом Электричестве и протирать штаны в библиотеках, пытаясь обрести некое сакральное знание, но я не был столь наивен. Преисподняя существует, в этом сомневаться не приходилось, и мне вовсе не хотелось стать одним из её обитателей. Пока же всё к этому и шло.

   И потеря жалованья на этом фоне уже как-то даже не расстраивала.

   Некоторые вещи за деньги не купишь.

  

  

   Домой добрались, когда на город уже накатила ночь. Среди домов она казалась глухой и непроглядно-чёрной, но с холма хорошо было видно, сколь неоднородны на деле её владения. Часть Нового Вавилона и вправду капитулировала без боя и до утра погрузилась во мрак, но другие районы желтели неровным светом газовых фонарей, а над центром серебрились отсветы эклектических ламп. И везде, на всех высотках помаргивали точки навигационных огней.

   - Потрясающее место, - сказала Елизавета-Мария, опершись на мою руку и выбираясь из коляски. - Отсюда хорошо видна мимолётность бытия.

   Я ничего на это замечание не ответил и завёл девушку в дом. Там перепоручил гостью встретившему нас дворецкому, сам поднялся в спальню и с облегчением развязал шейный платок.

   Вот и кончился этот безумный день. Вот и кончился...

   Аккуратно сложив пиджак, жилетку и брюки, я убрал их в пакет и поставил у двери, чтобы прямо с утра отнести портному. Затем избавился от сорочки и, встав напротив ростового зеркала, скептически оглядел своё отражение.

   Первое, что бросалось в глаза - худой. Худой и долговязый, словно оглобля.

  Пересчитать рёбра проблемы не представляло совершенно.

   Нескладный? Нет, просто худой. И хоть папа не переставал твердить, что "были бы кости, а мясо нарастёт", в это пока совершенно не верилось. Худой - и точка.

   Да и в остальном не красавец. Слишком резкие черты лица, излишне длинный нос; неровные зубы тоже привлекательности не добавляли.

   А в целом ничего особенного, заурядный молодой человек двадцати одного года от роду. Впрочем, нет - не заурядный. Был бы заурядный, если б не глаза.

  Пронзительный взгляд выцветше-светлых глаз сиятельного пугал подчас даже меня самого.

   Никто не может пожаловать титул сиятельного. Сиятельным можно родиться, сиятельным можно стать. Точнее - можно было стать. Все падшие давно уничтожены, и никто больше не сумеет окропить себя их проклятой кровью.

   Но все ли они уничтожены на самом деле? Я вспомнил о подземной часовне в иудейском квартале, и настроение вмиг скисло, словно молоко на жаре. Казалось бы - куда ещё хуже, но наивно полагать, будто достиг самого дна. Адская бездна бездонна.

   Инспектор с меня точно не слезет...

   - Вот это да! - присвистнули вдруг за спиной.

   Я обернулся к застывшей в дверях Елизавете-Марии и досадливо поморщился.

   Проклятье! Раньше запирать спальню никакой необходимости не было...

   А девушка уже ступила в комнату ничуть не смущённая тем, что я стою перед зеркалом в одних лишь трусах.

   - Пустой крест! - ошарашенно прошептала она, и тонкие пальчики скользнули вдоль моего позвоночника. - Во всю спину. Больно было накалывать?

   - Уйди, - попросил я, но тщетно.

   Елизавета-Мария отступила к зеркалу и оценивающе взглянула на меня спереди.

   - Звезда Соломона на сердце, рыба с правой стороны, - продолжила она перечислять татуировки, - на шее цепь, на руке... - Она пригляделась к надписи, что на несколько раз обвивала правый бицепс, но не сумела разобрать мелких буковок. - Это латынь? - спросила тогда.

   - "Pater Noster", - подсказал я, и девушка невольно отступила на шаг.

   - Леопольд, да ты полон сюрпризов! - покачала головой Елизавета-Мария. - Но ради адского пламеня, зачем? С какой целью ты изукрасил себя почище египетского моряка?

   - Папа не всегда объяснял мотивы своих поступков, - спокойно ответил я и взял брошенный на кровать халат.

   - Оригинально, - озадачилась девушка. - Неужели никогда его об этом не спрашивал?

   - Он не желал об этом говорить.

   - Ты не спорил?

   - Это было бы не слишком умно с моей стороны.

   - Удивительно! - покачала головой девушка, потом откинула с лица рыжий локон и с задумчивой улыбкой произнесла: - Но знаешь, для симметрии не хватает чего-то на левой руке.

   - У папы были на неё какие-то планы, - подтвердил я, затягивая пояс халата. - А теперь, если ты не против, я собираюсь лечь спать.

   Елизавета-Мария приблизилась и шепнула:

   - Мне остаться?

   - Нет! - отрезал я излишне резко, но извиняться не стал. - Не надо.

   - Не сегодня, - согласилась девушка и, наконец, оставила меня в покое.

   Я запер дверь, разжёг ночник и проверил все ставни. Затем потушил газовые рожки и улёгся в кровать. Начал мысленно перебирать события сегодняшнего дня, попытался восстановить в памяти лицо дочери главного инспектора, но от её образа остались лишь оранжевые искры в серых глазах, да лёгкий аромат духов. И голос.

   Под чарующие звуки этого голоса я и провалился в на редкость беспокойный сон.

  

  

<- Вернуться / Читать дальше ->

Обсудить на форуме


Купить бумажное издание: Лабиринт, Озон
Купить и скачать электронный текст на Литрес
Купить и скачать книгу в магазине Автора в форматах fb2, mobi, epub, rtf, txt
Cкачать и слушать аудиокнигу "Сиятельный"

 

Поводырь мёртвых

 


Купить: Лабиринт


Текст на Литрес


Купить: аудио

Купить: Author.Today

 

Павел Корнев. Ритуалист Рутинёр

 


Купить: Лабиринт


Текст на Литрес


Купить: аудио